Географическая близость Японских островов с Корейским полуостровом и одновременно, его удаленность от центра цивилизации предопределило роль Кореи в качестве “культурного моста” в процессе передачи материковой информации на архипелаг. Общеизвестно, что культурные контакты возникают в результате пространственного перемещения лиц, принадлежащих к одному обществу на территорию, занимаемую другим обществом. Такие перемещения являются последствием миграций, которые возрастали по мере роста численности населения, изменения климатических условий или нестабильной политической обстановки в месте постоянного проживания. Благодаря этим факторам через Корейский полуостров и непосредственно с него на Японские острова с далекой древности мигрировали носители передовой культуры, первыми познакомившие японцев с достижениями континентальной цивилизации и давшие толчок дальнейшему развитию японской культуры.

Тесные культурные связи Кореи и Японии протянулись на многие тысячелетия, когда Корея в культурном отношении занимала приоритетное положение в жизни японцев. Вплоть до середины VII в. между племенами, проживавшими на Корейском полуострове и Японских островах шел постоянный культурный обмен и осуществлялись непосредственные коммуникативные контакты. Эти контакты берут свою историю еще тогда, когда Япония и Корея были соединены сухопутным мостом, положившим начало развитию на Японских островах культуры дзёмон (8-1 тыс. до н.э.).

Наиболее активную роль в распространении передовых технологий материковой культуры на Японских островах, получившей название яёи, Корейский полуостров стал играть с III в. до н.э. По мнению многих ученых культура яёи является свидетельством перелома в культурной жизни Японии. Наиболее ранние формы культуры яёи, основными признаками которого были огромная роль земледелия, высокая культура керамического производства и знакомство с металлом, сложились именно на Корейском полуострове, откуда они были занесены в Японию большими массами переселенцев уже в середине первого тысячелетия до нашей эры.

Обнаруженные в центральной части Корейского полуострова черная глиняная посуда, родиной которых является район Цзяннаня, и мечи, изготовленные в период “воюющих царств” (404-221 гг. до н.э.) в царстве Чу, говорят о том, что существовал морской путь между Шаньдунским полуостровом и центральной частью Корейского полуострова, по которому люди, умевшие выращивать рис, прибывали в Корею и знакомили местных жителей с рисоводством. Нужно отметить тот факт, что на ранних стадиях культивирования риса в Японии, выращивание этой культуры было представлено умеренными зонами между 30 и 34 параллелями, непосредственно соприкасавшимися с югом Кореи. Аргументируя теорию проникновения “рисовой культуры” в Японию через Корейский полуостров, С.А. Арутюнов ссылается на то, что двусторонние песты для обрушки риса, родиной которых является Южный Китай, были обнаружены не только на Японских островах, но и в Корее. Таким образом, эти песты попали в Корею из Южного Китая, а в Японию они перешли, скорее всего, с Корейского полуострова. Нужно отметить, что “рисовая культура”, проникшая с Шаньдунского полуострова, в результате смешения с культурой северных кочевых племен и суходольным земледелием дала толчок развитию новой специализированной культуры на Корейском полуострове, способной расти даже при недостаточном количестве воды. При исследовании путей проникновения рисоводства на Японские острова следует обратить внимание и на орудия труда, обнаруженные в Итадзукэ и Кёдэн. Все каменные орудия, обнаруженные в указанных районах – каменный нож в виде полумесяца для обдирания колосьев риса, каменный топор с лезвием из раковин моллюска, желобчатый каменный топор, шлифованный меч, каменные наконечники стрел в форме ивового листа, имеют аналоги с корейскими орудиями. О проникновении рисовой культуры из Кореи в Японии говорит и легенда о Сусаноо, где сообщается, что семена, которые впервые засеяли поля на Японских островах, были вывезены из Кореи.

В тот момент, когда “рисовая культура” захватывала все большие территории Японии и достигла центральных районов равнины Канто, со стороны Корейского полуострова через Северный Кюсю на острова начала проникать бронзовая культура, представленная бронзовыми мечами, копьями, зеркалами и колоколами. Корейские бронзовые орудия начали проникать в Японию во II в. до н.э. и имели в основном культовое значение, а также являлись признаком власти. Вблизи могильного холма Суку, расположенного на юге равнины Фукуока, было обнаружено 6 рукояток от бронзовых мечей, 45 копий, 77 пик и 34 зеркала. Японскими археологами было установлено, что все оружие было изготовлено и привезено из Кореи, и только зеркала – китайского производства периода Ранней Хань. В более поздний период яёи через Корейский полуостров начинает проникать и техника плавления и отливки меди, что дало новый толчок развитию бронзовой культуры на Японских островах. Об этом говорят найденные в Японии песочно-каменные формы для изготовления оружия, некоторые из которых были завезены из Кореи. Влияние бронзовой культуры Кореи было столь велико, что в Японии бронза так и называлась “караканэ”, то есть “корейский металл”. Основную массу бронзовых предметов, найденных в западной части Японии, составляет оружие. Это оружие можно классифицировать на два типа: 1) узколезвийное, распространенное на всей территории Кореи и Южной Маньчжурии, и 2) широколезвийное, появившееся в Японии самостоятельно под влиянием бронзовой культуры, пришедшей из Кореи.

Своеобразным памятником периода яёи являются керамические гробы, состоящие из двойных глиняных сосудов больших размеров. Близ г. Карацу в префектуре Сага (Северный Кюсю) были найдены сотни захоронений в керамических гробах; в некоторых из них были обнаружены бронзовые мечи и копья. Сама церемония захоронения умерших в керамических гробах, в которые вместе с покойником клали бронзовое оружие, была популярна также в районе Кимхэ и Тоннэ (пров. Южный Кёнсан). Кроме того, как в Японии, так в Корее, при захоронении в керамических гробах голову умершего помещали в больший по размерам кувшин, при чем нередки случаи использования не только специальных кувшинов, но и обычных сосудов, применяемых в бытовых целях. Это свидетельствует о тесных взаимоотношениях между Кореей и Японией, где распространение таких могил может говорить о наличии социально-культурной ситуации, которая привела представителей корейского и японского обществ к использованию такого рода захоронений. Наряду с керамическими могилами, в этот период в Японии (в основном в районе Северного Кюсю) были распространены дольмены в виде шахматной доски, характерные также и для центральных и южных районов Корейского полуострова. Кроме того, на севере Кюсю были обнаружены могильники, сочетающие в себе дольменное и керамическое захоронение, нередко встречающиеся в Корее.

Характеризуя распространение культуры яёи на Японских островах, стоит отметить, что не все элементы культуры яёи появились в Японии одновременно. Проникновению на острова значительных групп переселенцев, явившихся распространителями передовой культуры, очевидно, предшествовал активный обмен между населением южной части Кореи и о. Кюсю. Доказательством этому может быть тот факт, что в период дзёмон (до III в. до н.э.) на территории Японии встречаются некоторые элементы культуры яёи. Лишь массовый приток переселенцев с Корейского полуострова на Японские острова оказал влияние на серьезные изменения на культурную жизнь жителей архипелага. Сложение культуры яёи на Японских островах знаменует собой новый этап не только в культурной, но и в этнической истории Японии. Появление рисосеяния, скотоводства, металла, нового типа керамики, новых форм орудий, иного погребального ритуала – все говорит о таких изменениях, которые не имели места ни на одном из отрезков предыдущего периода истории Японии и которые не могут быть объяснены непрерывным автохтонным развитием на островах. На Севере Кюсю, наиболее близкого к материку, отсутствуют переходные формы культуры, что говорит о быстром проникновении на острова носителей новой культуры. В областях, соседних с северной частью Кюсю и югом Хонсю под влиянием проникающей с Корейского полуострова культуры яёи возникают “контактные формы, промежуточные между яёи и дзёмон”, с поверхностным подражанием внешним чертам культуры яёи. Аналогии, близкие с японскими образцами, которые относятся к периоду яёи, обнаружены именно в Корее, а точнее, в ее южной части. Наиболее сходной является керамика, тип оружия, погребения в керамических урнах, причем все эти элементы, также как и рисосеяние, скотоводство, металл в Южной Корее имеют большую древность, чем в Японии. Учитывая географическое положение – близость Кюсю к побережью Кореи и наличие между ними ряда островов – предположение о том, что именно здесь проходил путь этнических групп, принесших в Японию элементы новой культуры и полностью трансформировавших жизнь на архипелаге в период яёи, становится все более неоспоримым. Исходя из этого, японские археологи отмечают, что в период позднего неолита и энеолита сформировалась единая культурная зона, охватывающая южное побережье Кореи и о. Кюсю.

Период древних курганов (“кофун”), датируемый IV – VII вв. н.э., характеризуется уже тем, что распространение материковой культуры на Японских островах не ограничивается лишь западной и отчасти центральной районами архипелага, а достигает восточных и северных границ Японии. В тот период влияние культуры Кореи сказывается в еще большей степени, определившей культурный и политический облик поздней эпохи “кофун”, выраженный в смене церемониальных традиций на воинские (конская сбруя, оружие) и бытовые. Это было связано с дальнейшим продвижением переселенцев – носителей наезднической культуры с материка на север Японии в поисках земель, пригодных для рисоводства, а также более богатых природных ресурсов. Для этого периода был характерен ввоз большого количества железа с Корейского полуострова в центральные районы Кинай, куда высшая аристократия племен ямато перенесла свой центр из Северного Кюсю. Это подтверждается инвентарем, часто встречающимся в могильных курганах Кинай, где были найдены железные латы, мечи, железные наконечники стрел. Основным поставщиком железа в Японию являлся племенной союз Кымгван Кая, с которым японские племена связывали этнокультурные и политико-экономические отношения. Первый знак топонима “Кымгван” переводится как “металл, железо”, а в “Нихонсёки” встречается другое название союза Кая – Сунара, которое можно также объяснить как “страна железа” (совр. кор. свенара).

О древних культурных связях Кореи и Японии многое говорит тип погребений в курганах, их устройство и погребальный инвентарь. Почти все типы японских курганов известны в Корее. Например, курганы круглой формы широко распространены в Южной Корее, курганы квадратной формы сооружались в Когурё, а каменные камеры горизонтального типа характерны для курганов всех трех корейских государств Когурё, Пэкче и Силла. Но, несмотря на региональные различия в типах курганов, принципиальное единообразие погребальных сооружений на значительной территории свидетельствует о быстроте распространения в Японии культурной информации в период кофун.

Сходство погребального инвентаря проявляется не в меньшей степени, чем сами погребения. Особенно это сходство четко наблюдается между украшениями из японских курганов и из курганов Силла. Отличие силласких и японских аналогов выражалось лишь тем, что японские мастера, подражая корейским умельцам, делали свои изделия из железа или бронзы, тогда как короны, серьги, пряжки и другие силлаские украшения были изготовлены из золота. Касаясь таких предметов, как подвески, локотные украшения, браслеты, части лошадиной сбруи, то они не отличаются не только по виду, но и по материалу, что свидетельствует о континентальном происхождении этих предметов. Часто встречающееся в японских курганах оружие (железные мечи с кольцеообразной рукояткой, железные наконечники стрел) также аналогичны корейским образцам. В 1963 г. в могильном захоронении Нидзава (могила № 126) были обнаружены реликвии, происхождение которых не было установлено до тех пор, пока в 1971 г. в Корее не были проведены раскопки в могиле силлаского вана Муёля (654-661). Например, в могиле № 126 и в могиле вана Муёля были найдены золотые дощечки с нанесенными на них орнаментами в виде переплетающихся стеблей вьющихся растений, подобные тем, что были обнаружены у надгробной стелы Муёльвана. Кроме того, в этих могилах среди прочих предметов были найдены бронзовые утюги. В результате проведенных в 1972 году археологических раскопок могилы Такамацу в Асука (преф. Нара), датируемой VII в., было установлено, что настенные росписи в каменном склепе, нанесенные красками шести цветов, имеют прямую связь с росписями когурёских курганов. Связь японских курганов с захоронениями в трех корейских государствах подчеркивают и найденные близ могил глиняные статуэтки ханива, изготовлявшиеся с целью заменить человеческие жертвы при погребении. Таким образом, использование глиняных изображений в виде людей, оседланных боевых коней и домашних животных имеет тесную связь с распространением культуры погребения на Корейском полуострове. Кроме того, ханива в виде человека отражали все признаки принадлежности их североазиатскому типу: специфический для северокорейских племен покрой одежды с длинными расширенными кверху рукавами и украшениями, широкие мешковидные шаровары, кожаный пояс со свисающими цепочками, высокие кожаные сапоги, короткие доспехи, изготовленные из мелких пластин с отверстиями, причудливые прически, покрытые головными уборами. Одна из древнеяпонских скульптур – “Мужчина в узорчатых штанах”, датированная IV веком, украшена точкообразным орнаментом. Такой же рисунок был характерен как для женской, так и для мужской одежды когурёсцев.

Помимо оружия, являвшегося основой боеспособности пришельцев с Корейского полуострова, на территории Японии в этот период появились сельскохозяйственные и строительные орудия из железа (топоры, резцы, ножи, деревянные лопаты с металлической окантовкой, серпы), что дало толчок еще большему развитию земледелия и архитектуре на Японских островах.

Немалую роль сыграли корейцы и в таком направлении культуры, как ткачество. До прибытия переселенцев на Японские острова местные ткачи работали только с растительным волокном. Из летописей известно, что из Пэкче в Японию был привезен ткацкий станок, а в IV – V вв. там стали возникать специальные корпорации, которые состояли из осевших на островах корейцев, занимавшихся ткачеством. В японских летописях сообщается, что в 469 г. из Пэкче приехали ткачи парчи, а 472 г. корейские переселенцы были расселены по специальным уездам, пригодным для разведения тутового шелкопряда. В 610 г. когурёский монах Донтё привез с собой в Японию новый способ окраски для одежды. Узоры многих сохранившихся в Японии пестрых тканей VIII в., носят следы корейского влияния. Например, крестообразные узоры, выполненные в блеклом зеленовато-сине-фиолетовом цвете – корейского происхождения. По хранящемуся в храме Тюгудзи (г. Нара) древнему ритуальному покрывалу, датированному 623 г., можно судить о том, что для Когурё было характерно вышивание больших текстов. Об этом свидетельствует частично сохранившаяся на покрывале надпись, которая гласит, что узоры и иероглифы выполнены по приказу вдовы принца Сётоку-тайси двумя мастерицами-послушницами – японкой и кореянкой. Имя корейской мастерицы записано по-японски Ниси-но Ая-но Кома-но Касей, которое свидетельствует о когурёских корнях вышивальщицы (“Кома” является японской транскрипцией государства Когурё). О том, что эта мастерица приехала из Когурё подтверждают также отдельные сюжеты вышивки, находящие себе аналогии в живописи когурёских гробниц.

Огромную роль Корея играла и на естественно-научные представления в Японии. Например, формирование медицины как науки тесно связано с корейской медицинской школой, которое в течение V - VII вв. имела в Японии приоритет перед китайским направлением. В этот период влияние корейской медицины на научные познания японцев достигло такой популярности, что по приглашению японских правителей в Японию приезжал большой контингент корейских врачей. Так в 414 г. по просьбе заболевшего императора Ингё из Силла приехал врач, Ким Бу, который успешно лечил больного. В 458 г. поселившийся в Нанива когурёский врач Ток Нэ занимался медицинской практикой, оставив после себя много учеников и потомков, продолжавших его дело. В 686 г. личный врач императора Тэмму пэкческий врач Ок Ин получил титул “короля врачей”. Даже в тот период, когда в Японии все более стали усиливаться тенденции к переориентации ценностей в сторону Китая, японские врачи ехали совершенствоваться в иглоукалывании в Корею. Оттуда же в Японию поступала большая масса медицинской литературы и лекарственных препаратов, в распространении которой участвовали и буддийские монахи из Кореи.

С проникновением буддизма в Японию в VI в. на архипелаге начался расцвет буддийской культуры, на развитие которой большое влияние оказали корейские переселенцы. С учетом того, что это направление искусства для японцев было новым, на первых порах образцы буддийской культуры ввозились напрямую из Кореи. Особенно сильное влияние на развитие буддийской культуры в Японии оказало государство Пэкче. Письменные источники свидетельствуют, что первые буддийские статуи появились в Японии в 552 г., когда пэкческий король Сонван, передал в дар японскому правителю вместе с буддийскими сутрами изображение Будды из позолоченной бронзы. Хотя чужие для местной знати идолы были вскоре уничтожены, с распространением буддизма в Японии, на острова в большом количестве стали завозиться новые образцы буддийской культуры. В летописях сообщается, что в 584 г. из Пэкче прибыло каменное изваяние будды Майтрейя. Также было установлено, что статуя пэкческого Авалокитешвара (яп. Кудара Каннон), находящаяся ныне в храме Хорюдзи, была завезена в 606 г. с Корейского полуострова. Еще одна статуя, будда Майтрейя из храма Корюдзи в Киото, являющаяся государственной сокровищницей Японии № 1, очень похожа на позолоченное изображение будды Майтрейи, числящегося в корейском фонде государственных сокровищ под № 13. У ученых не вызывает сомнения, что статую Майтрейи из храма Корюдзи изготовили в Пэкче, либо при содействии пэкческих мастеров в Японии. Это подтверждает и то, что статуя изготовлена из красной сосны, произрастающей в Корее.

Впоследствии японские мастера активно стали воспроизводить скульптурные образцы корейских мастеров, прибывавших на Японские острова для обучения местных ремесленников искусству ваяния. Наиболее известным мастером ваяния был Курацукури-но Тори – потомок известного корейского переселенца Сиба Дачито, приехавшего в Японию в 522 г. В 606 г. он руководил отливкой бронзовой статуи Будды для храма Гангодзи, а в 623 г. им была выполнена триада с изображением будды Шакьямуни и двух бодисатв для храма Хорюдзи.

До проникновения буддизма на Японские острова дворцовые сооружения и культовые сооружения по архитектурному стилю почти не отличались. Но под влиянием буддийской архитектуры, которая стала знакома японцам благодаря корейским зодчим, в Японии начинают строиться буддийские храмы нового стиля, для которых было характерна простота и прямолинейность планировки. Можно сказать, что в период VI – VIII вв. в японской архитектуре происходил интенсивный процесс усвоения культурного наследия народов Дальнего Востока, основным проводником которого являлась Корея. Для строительства буддийских архитектурных сооружений в Японию отправлялись целые отряды корейских мастеров, строивших храмы и пагоды, подобные корейским аналогам. Впрочем, корейские архитекторы стремились приспособиться и к особым конструктивным требованиям японцев, строя сейсмоустойчивые сооружения. Первый буддийский храм, возведенный пэкческими строителями, датируется 586 годом, а первая пагода – 593. В 596 г. пэкческими мастерами был построен храм Хокодзи (в 716 г. перенесен в Нара и переименован в Гангодзи), ознаменовавший собой начало культуры Асука. Самым древним из сохранившихся в Японии буддийских храмов является храм Хорюдзи в Нара, построенный в 607 г. при непосредственном участии корейских зодчих. Раскопки, проведенные в районах первоначального расположения храмов и изучение сохраненных деталей построек, выявили факт, что храм Хорюдзи представляет собой точную копию корейских буддийских храмов. Несмотря на то, что до наших дней не дошло ни одного храма Пэкче, по остаткам фундамента в местах нахождения храмовых комплексов и письменным источникам был установлен принцип их планировки, по которому можно сделать вывод, что храмы в Японии строились под влиянием архитектуры Пэкче. В частности, прообразом планировки японского храма Ситтэнодзи послужил пэкческий храм, находящийся в нынешнем уезде Кунви. Сходство храмовых комплексов Пэкче и Японии можно наблюдать и по декоративному оформлению, резьбе по камню, скульптурах, стенописи, орнаменте на кирпичах и черепице. Наиболее уникальный памятник древней японской живописи – стенопись в храме Хорюдзи приписывается корейскому художнику Тамчжину (Донтё), расписавшему стены храма в начале VII в. и положившему начало буддийской живописи в Японии.

С ростом популярности буддизма в Японии росло и число буддийских храмов. В 624 г. буддийских храмов на Японских островах насчитывалось уже 46. Все эти храмы были построены в местах компактного расселения переселенцев с Корейского полуострова, что говорит об их активном участии в распространении буддизма и буддийской культуры на Японских островах. Название храма Кудара-но дайдзи (“Великий храм Пэкче”) также напоминает, кто принимал участие в строительстве буддийских храмов. Этот храм был построен в честь принца Сётоку-тайси, активно заимствовавшего культуру из Пэкче и сыгравшего огромную роль в развитии японской культуры. Таким образом, храм Кудара-но дайдзи стал первым в Японии храмом, построенным корейскими мастерами по прямому указанию японского императора. Одновременно строительство этого храма стало отражением наивысшего расцвета пэкческой культуры на японской земле. Один из наиболее величественных буддийских храмов, сохранившихся до нашего времени, является Тодайдзи (“Великий храм Востока”), который по своим размерам был больше, чем китайский императорский дворец. Идейными вдохновителями в строительстве были “три святых” – император Сэйму монах Нан Бён (Рёбен), перебравшийся в Японию из Пэкче, и монах Гёки, являвшийся потомком пэкческого ученого Ванина (за 40 лет при непосредственном участии Гёки было сооружено 49 храмов). Этот храм был посвящен божеству буддийского пантеона Вайрочане – Будде “Всеозаряющему свет”, высота которого составляла 16 м. Для того, чтобы отлить такую огромную статую потребовалось значительное количество средств из государственной казны и три года кропотливой и трудоемкой работы лучших мастеров Японии. Именно популярность и авторитет Гёки в различных слоях общества позволили мобилизовать трудовое население на сооружение Большой Будды Вайрочаны. Для столь ответственной работы были приглашены и мастера-литейщики из Кореи. Ответственным за отливку Большой статуи Будды (“Дайбуцу”) был назначен Кунинака-но Кимимаро, потомок пэкческого рода, отвечавший за работу 550 монахов, мастеров по бронзе и золоту, плотников, буддийских скульпторов и носильщиков. За финансовую сторону отвечал Хата-но Тёгэн – представитель одно из значительных корейских родов в Японии. Немаловажную роль в деле создания шедевра японской культуры сыграли и потомки корейских переселенцев Такеитино Маро, Такеитино Макуми, Инабено Момоэ, Масуда Навадэ.

Культура театрального жанра корейских государств также нашла свое отражение в японской культуре VII – VIII вв. Например, во время жертвоприношений Будде Вайрочана в храме Тодайдзи, наряду с танской музыкой исполнялась пэкческая, когурёская и силлаская музыка. Существовало даже общее название для музыки трех корейских государств – Санкангаку (“музыка Трех Хан”), исполнявшейся на различных церемониях. Первое упоминание о прибытии корейских музыкантов содержится в “Нихонсёки”, где говорится, что в 554 г. в Японию прибыли четыре музыканта из Пэкче. В VII –VIII вв. корейские музыканты все чаще стали приглашаться на службу в Японию. Для исполнения корейской музыки ведомством ритуальной музыки был даже определен штат, в который входило 3 чиновника и 20 музыкантов из Кореи. В 726 г. для исполнения музыки Когурё в штат входило 8 человек, силлаская музыка исполнялась четырьмя музыкантами, а пэкческая – 26. Музыка Трех государств входила в музыкальный стиль гигаку (“торжественная музыка”), которая, по “Нихонсёки”, в 612 г. была занесена в Японию пэкчесцем Мимаси. Мимаси был принят на службу ко двору в качестве гигакуси (“мастера гигаку”), поселен в селении Сакураи, где он получил в обучение несколько учеников. Наряду с гигаку в Японии существовал танец бугаку (“танец с музыкой”), куда входили и корейские стили корайгаку, сирайгаку, боккайгаку, объединенные под общим названием у-маи (“правый танец”) поскольку исполнители выходили с правой стороны. В VII - VIII вв. музыка и танцы Кореи, наряду с китайской, играли ведущую роль в представлениях бугаку. О влиянии корейской музыки на музыкальное искусство японцев говорит и наличие в Японии музыкальных инструментов, попавших туда из Кореи. Так, в сокровищнице монастыря Тодайдзи Сёсоин в Нара были найдены 25-ти струнные цитры, которые были широко распространены в Когурё, Пэкче и, особенно, в Силла. Там же были найдены два 12-струнных щипковых инструмента из Силла, в свою очередь заимствовавшего музыкальную культуру развитой в этом отношении Кая. В Сёсоин до сих пор хранится когурёский четырехструнный музыкальный инструмент “пипха”, который в корейской музыковедческой литературе получил название “ванхам”. Древние экземпляры в Корее не сохранились, но в гробнице “Самсинчхон” в Тунгоу сохранилось изображение небожителя, играющего на “пипха”.

Помимо музыкальных инструментов в хранилище Сёсоин было найдено много реликвий корейского происхождения (из 10 тысяч реликвий, хранящихся в Сёсоин, только 4 тысячи были действительно исследованы). Например, в Сёсоин хранится столовая посуда из меди и латуни сахари (кор. сабаль “фарфоровая миска”), которая использовалась во время трапезы после молитвенной службы в храме Тодайдзи. Всего такой посуды было найдено 426 комплектов.

В период Корё (935-1392) и Чосон (1392-1910), несмотря на рост сдержанного отношения ко всему заморскому, связанного с усилением национального самосознания японцев, корейские культурные ценности продолжали завозиться в Японию. Большинство реликвий было вывезено с Корейского полуострова во время Имджинской войны (1592-1598) и в период японской оккупации, но часть из них была преподнесена в дар Японии ещё в начальный период династии Чосон. В период Муромачи (1338-1573) из Кореи в Японию активно завозились буддийские сутры, изображения Будды, колокола и инкрустированная посуда. Массовый вывоз предметов буддийской культуры был связан с тем, что Ли Сонге, основавший новую династию, объявил государственной религией конфуцианство и упразднил большинство монастырей, приравняв буддийских монахов к “подлому” сословию. В Японии в этот период буддизм пользовался особенной популярностью среди местной аристократии. Пользуясь тем, что буддизм в Корее переживал не лучшие времена, сёгун Асикага и часть местной аристократии, владевшей землями в западной части Японии, попросила у корейского правительства предоставить им буддийские сутры, изображения Будды и колокола. По просьбе японской стороны из Кореи в Японию начали переправляться реликвии буддийского искусства. Большую заинтересованность японцы проявляли к Большому своду буддийских сутр (“Трипитака Кориана”), вырезанных на 86 тысячах деревянных ксилографах в XIII в. в период династии Корё. Вместе с “Большим сводом буддийских сутр” в Японию попали и инкрустированные шкатулки для хранения буддийских сутр, изготовленные в XIII в., которые ныне хранятся в токийском государственном музее. К началу XVI в. значительное количество ксилографов “Трипитаки Кориана” и шкатулок было перевезено в Японию. Только уничтожение корейскими конфуцианцами оставшейся части “Большого свода буддийских сутр” вместе с пагодой, где они хранились, вынудило корейского правителя отказать Японии в дальнейшей передаче “Трипитаки Кориана”. Последним, кто приезжал в Корею с просьбой о передаче в пользование японским буддийским храмам “Трипитаки Кориана” был посланник клана Оучи – Сонкаи, автор “Сонкаитокайникки” (Записки Сонкаи о путешествии за море, 1539) – самого древнего из сохранившихся японского сочинения о Корее. Получив известие о невозможности получения “Трипитаки Кориана”, Оучи выкупил часть “Большого свода”, хранившегося в храме Фуконодзи (преф. Ямагучи), и передал её в дар храму Тайкандзи. В этом же храме находится и колокол, который, как считается, вывез Сонкаи из Кореи.

Ныне из 80 перевезенных в свое время корейских колоколов, на территории Японии находится 50, большинство из которых было подарено японским храмам. Самым древним корейским колоколом из находящихся в Японии является колокол, отлитый для силлаского храма Муджинса в 745 г. Из отлитых в Силла колоколов можно отметить колокол в синтоистском храме Дзёку в Цуруга, датированный 833 г., колокол в храме Усахагимангу (преф. Оита), изготовленный в 904 г., а также колокол в храме Нагатоичи близ Симоносеки (преф. Шиманэ). Из колоколов периода Корё наибольшего внимания обращают на себя колокол в храме Сёрендзи (преф. Хиросима, 963 г.), колокол в храме Энниги (преф. Сага, 1026 г.), колокол в храме Какумандзи в Осаке (1030 г.), колокол Ондзёндзи (преф. Оцу, 1032 г.). Повышенный интерес к корейским колоколам привел к тому, что в Японии начали изготовлять колокола, аналогичные корейским. Покровителями в отливке колоколов корейского типа были клан Оучи и даймё Цусима – Со, которые и являлись основными их заказчиками.

Из других предметов буддийской материальной культуры можно отметить скульптурные и портретные изображения Будды. Только на островах Цусима и Ики ныне находится 60 изваяний Будды периода Силла и Корё. Точно установлено, что более 80 картин, находящихся в Японии, принадлежат кисти корёских мастеров буддийской живописи.

В период Муромачи, с ростом популярности “чайной церемонии” в Японии из Кореи стали завозиться корёские чайные чашки – кораи чяван. Массовый завоз в Японию корейской чайной посуды был связан с гонениями на буддистов, начавшимися в период династии Ли, в связи с чем привычка пить чай в Корее постепенно стала забываться. После того, как в XVI в. из Японии в Корею попал перец, который стал использоваться в качестве основной добавки в пищу, о чае вообще забыли. В связи с этим в Японии в середине XVI в. стали пользоваться спросом корёские чашки, вышедшие из обихода в самой Корее. Значительную роль в распространении корёской чайной посуды сыграли торговцы из города Сакаи, являвшимся в период Муромачи центром посреднической торговли с Кореей и Китаем. Именно благодаря жителям Сакаи в Японии стала популярной чайная церемония Вабичя, где использовались и корёские чайные чашки. Одной из популярных являлась посуда Комокаи чяван, привозившаяся из Чепхо (один из трех портов, куда могли заходить японские торговые суда), который находился в районе Унчхон (熊川, яп. Комокаи).樂 “раку” (радость), который был высечен на золотой печати, подаренной военачальником Тоётоми Хидэёси. Японские мастера приготовления чая, обращавшие серьезное внимание на высокое качество корёской керамики, по видам подразделяли ее на следующие категории – Идо, Оидо, Коидо, Аоидо, Идоваки. Именно посуда Идочяван была наиболее ценной среди других двух видов чайных чашек, распространенных в Японии – Ракуяки (изготовленные японскими мастерами) и Карацу (изготовленные корейскими мастерами, вывезенными из Кореи в Японию). Собственно, керамика ракуяки обязана своим появлением мастеру-корейцу Амэйя, переселившемуся в Японию в XVI в. Сын Амэйя – Садзиро стал впоследствии ставить на изготовляемой им керамике знак

Еще большую популярность корейская керамика приобрела после первого корейского похода Тоётоми Хидэёси, когда в Японию из Кореи стали ввозиться в огромном количестве различные культурные ценности, в том числе и керамика. Погоня за корейскими чашками вызвало ожесточенное соперничество между феодалами, которое получило название чяван сэнсоо (“войны за чайные чашки”). Пытаясь монополизировать обладание корейской керамикой, многие из крупных военачальников стали вывозить из Кореи мастеров, обладавших более совершенной техникой изготовления керамики, и создавать керамическое производство в своих владениях. Сацумский князь Симадзу Ёсихиро вывез из Кореи 500 семейств (1450 человек) гончаров и поселил их в уезде Хиоки на Кюсю, где они организовали производство керамических изделий. Корейские мастера вначале создавали изделия из привезенного ими сырья, постепенно переходя на местное. Кроме этого, с помощью корейских керамистов в Японии начинают осваивается многокамерные наклонные печи, позволявшие выпускать большое количество посуды. Повсеместное создание керамических мастерских с корейскими гончарами положило начало таким видам японской керамики, как сацума, набэсима, яцусиро, имари, арита и другие, где вместо аскетических атрибутов церемониального чаепития изготовлялись предметы, разнообразные по назначению и художественному оформлению. Например, в 1618 г. корейский мастер Пак Пхён Джи (Боку Хэйдзи), поселенный в районе Навасиро (преф. Сацума), нашел светлую глину, пригодную для изделий типа фаянса, а в 1630 г. там была построена печь, после чего Навасиро стал центром производства японского фаянса корейского типа с сине-черной и красно-коричневой глазурью.

Помимо знаменитых корейских гончаров, в Японию вывозилось большое количество других мастеров, сыгравших впоследствии значительную роль в развитии материальной культуры Японии. По различным данным число вывезенных из Кореи гончаров, врачей, мастеров по инкрустации и крестьян варьируется от 30 до 50 тысяч человек.

Еще одним примером, что походы армии Хидэёси в Корею, в военном отношении оказавшиеся неудачными, обогатили Японию достижениями корейской культуры, является знакомство японцев с искусством печатания наборным шрифтом. Сведения о методе печатания подвижным шрифтом первоначально пришли в Японию именно из Кореи, а не из Европы, как считалось раньше. В 1593 г. по приказу Тоётоми Хидэёси из Кореи в Японию были вывезены шрифт, станок и мастера-печатники. Из Кореи было привезено несколько комплектов подвижного шрифта, деревянного и металлического. Один из них, деревянный, Хидэёси преподнес императору Гоёдзэй. Император отдал приказ отобрать наиболее интересные книги и отпечатать их новым способом. Старейшей книгой, напечатанной этим наборным шрифтом, являлась “Хёдай дзёдзёган хочю моэй” (“Руководство для юношества”). Древнейшими из сохранившихся книг, напечатанных наборным шрифтом, являются религиозные издания сект Тэндай и Хоккэ, вышедшие в 1595 г. С помощью корейских металлических шрифтов был напечатан ряд книг, в числе которых были летописи “Нихонсёки”, антология стихов “Манъёсю”, а также “Собрание основных канонов “Трипитака”. В настоящее время насчитывается свыше 750 наименований книг, отпечатанных в конце 16 – первой половине 18 века при помощи деревянных и медных подвижных шрифтов.

Помимо подвижных шрифтов, сыгравших важную роль в развитии книгопечатания в Японии, в период Имджинской войны из Кореи в огромном количестве вывозились книгопечатные издания, до сих пор хранящиеся в Японии. Например, в книгохранилище Хога в г. Нагоя хранится более двух тысяч корейских книг. Японский ученый Накамура, тщательно изучавший эти книги, установил, что на значительной части книг стоят печати таких известных в Корее личностей, как И Ги, председателя Государственного совета (Ыйджонбу) при ване Мёнджоне, заместителя председателя Госсовета Юн Гэ, заместителя председателя Госсовета при ване Сонджо Ан Ви. Часть книг составляет древняя коллекция Син Ёна, а также полная коллекция книг клана Им Гу из Пхунчхона (пров. Хванхэ). Кроме того, печатями служебных ведомств были отмечены книга “История Корё” (“Корёса”), подготовленная для чтения перед ваном, Большое собрание корейских стихов и др. Кроме того, значительное количество книг хранится в императорском дворце, храме Тосюндзи (преф. Ямагучи) и библиотеке кабинета министров Японии, а также в библиотеке Сейкадо в Токио, библиотеке Мори в префектуре Ямагучи и библиотеке Сонкеигару (1073 тома), принадлежащей Маэда. Исходя из этого, можно заметить, каков был масштаб вывоза корейских книг в Японию во время корейско-японской войны.

Говоря о количестве вывозимых культурных ценностей с территории Кореи, можно с уверенностью утверждать, что одной и основных целей похода Тоётоми Хидэёси являлось пополнение материальных запасов материковой цивилизации, которой так не хватало Японии в период внешнеполитической изоляции. Свидетельством такому утверждению может служить тот факт, что для награбления культурных ценностей Тоётоми Хидэёси отправлял в Корею вместе с армией специалистов в области культуры и искусства. Так, сопровождаемые в Корею монаха Эки из храма Анкокудзи военные по его совету вывозили имущество в Японию. “Благодаря” Эки из Кореи было вывезено большое количество книг, буддийских статуй и картин, имеющих ныне большую ценность.

Таким образом, если Корейский полуостров играл роль своеобразного “моста” между материком и Японскими островами, то Северный Кюсю можно считать “воротами”, через которые материковая культура проникала и распространялась в Японии. Процесс проникновения материковой культуры корейско-китайского происхождения происходил целое тысячелетие, в связи с чем неяпонское происхождение многих элементов культуры сейчас легко забывается и воспринимается как чисто традиционное, присущее только японцам. Между тем, в истории японской культуры существовали периоды массового заимствования материковой культуры в чистом виде, постепенно преобразовывавшейся в соответствии с местными условиями. На данный момент в традиционной японской культуре весьма трудно обнаружить что-то такое, чего не было у дальневосточных соседей Японии. Собственно японская культура приобретает черты национальной много позже, когда в условиях политической изоляции и четкого осознания своей географической отдаленности от материковой Азии все пришедшее извне начинает восприниматься как “чужое”, а относительно собственной культуры вырабатывается стойкое убеждение в ее некоей “особости”. Такая трактовка начинает выступать как эмоционально и идеологически окрашенное средство формирования общественного мнения в отношении любого политического соперника, несмотря на то, что такая оценка всегда являлась дополнительной причиной трудностей, возникающих при интерпретации историко-культурного процесса в Японии и вне ее пределов. С выработкой такого общественного мнения происходит процесс искусственной консервации японской феодальной культуры при поддержке националистической тенденции и нормативности быта и искусства. Такая тенденция неизбежно приводила к сближению аристократической культуры с “низовой” культурой японцев, результатом которой являлось формирование национальной японской культурой с ярко выраженными специфическими чертами, приспособленными к природной среде и исторической обстановке, в которой оказалось японское государство, резко оградившееся от остального мира. Тем не менее, долгое время японское правительство весьма уважительно относилось к Корее, корейской культуре и к прошлым корейско-японским отношениям. Интересно отметить тот факт, что японцы, весьма обидчивые в отношениях с другими государствами и легко оскорблялись, если тон казался им неуважительным, почти всегда признавали неправоту своих людей, совершавших противоправные действия относительно Кореи, и наказывали виновных. Корейские ученые, считают, что хотя между Кореей и Японией нередки были захватнические действия, в их отношениях преобладали культурные и экономические потребности.

Но во второй половине XVI в. в Японии стало проявляться стремление к возвеличиванию японской культуры, что выразилось в интересе к синто, древней японской литературе и истории. Этому предшествовал упадок китайской и корейской культуры, связанный с маньчжурским нашествием, приведшим к истощению интеллектуальных и художественных источников в континентальной части Восточной Азии. Нестабильная обстановка в Восточной Азии в XVII в. особенно неблагоприятно отразилась на культурной, экономической и политической жизни Кореи, которая на протяжении 40 лет вела войны с Японией и маньчжурами. Последствия вторжения армии Тоётоми Хидэёси и маньчжурскими войсками в Корею уничтожили многие каналы, по которым в Японию проникала культура с Корейского полуострова, более не являвшимся связующим мостом между континентальной цивилизацией и Японскими островами. Япония, всегда чувствительная и восприимчивая к притоку идей из-за границы, также ощутила засуху и перестала воспринимать влияния, доходившие ранее с азиатского материка. На этом фоне в японском обществе стали возникать идеи о превосходстве Японии и “культурной отсталости” ее соседей, хотя стоит отметить, что политика изоляции отрицательно сказалась на культурном развитии Японии. Негативное восприятие “чужеродной” культуры в итоге стало проявляться в теориях “Нихондзинрон” и “Нихонбункарон”, в которых национальная культура предстает как статичная целостность и не учитывается историко-культурное развитие в Восточной Азии. Между тем, говоря о своеобразии японской культуры, нельзя забывать, что “корни художественного таланта поздней Японии лежат в ее доисторическом прошлом”, о котором порой забывают даже признанные ученые. Для того чтобы достичь того уровня совершенства, о котором часто говорят многие специалисты, ранняя культура Японии прошла довольно долгий путь своего развития, пережив не одну волну миграций с Корейского полуострова, привносящих на архипелаг самые передовые образцы материковой культуры. В дальнейшем культурные новшества на островах осуществлялись потомками переселенцев, продолжавших традиции своих предков.

Можно также сказать, что благодаря, отчасти, корейскому влиянию японская цивилизация имеет ныне такую ярко выраженную индивидуальность, которую отмечают многие культурологи. Это связано с тем, что Корея являлась не только мостом для проникновения китайской цивилизации в Японию, но и территорией, где элементы культур разного происхождения предварительно перемешивались и принимали специфическую форму под воздействием местных индивидуальных черт. Именно в таком “переработанном” виде доходила материковая культура до Японских островов, где она приобретала еще более специфические формы. Резкое на тот момент различие в уровнях культурного развития Китая и Японии сглаживалось посреднической деятельностью Кореи, уровень которой был ниже китайского, но выше японского. Исходя из этого, культурные связи между Японией и Кореей вплоть до VIII в. проходили по типу “передовая периферия” – “отсталая периферия”, где роль “центра” выполнял Китай.

На данный момент существует достаточно материалов, чтобы показать, что своему высокому культурному развитию Япония обязана также и Корее, откуда японцы черпали все новшества континентальной цивилизации. Говоря, например, о культурных ценностях Асука, трудно даже доказать, что какая-либо работа выполнена руками японцев и вообще была ли она выполнена в Японии. Между тем период Асука считается колыбелью древней японской культуры, когда возникли почти все остальные ее разделы, и никогда позже их трансформация не отличалась столь сплошным и революционным значением. Таким образом, в культурных связях между материком и архипелагом Корейский полуостров играл преобладающую роль на протяжении длительного времени, что стало важным фактором в развитии культуры на Японских островах. Столь тесные культурные контакты между Кореей и Японией были возможны благодаря их географической близости, регулярной миграции на архипелаг населения Корейского полуострова и взаимный характер корейско-японских отношений, выраженный заинтересованностью и непосредственным участием японцев в делах корейских государств. В ходе этих контактов, важную роль сыграло знакомство японцев с иероглифической письменностью и буддизмом, ставших ключом к овладению духовным богатством, накопленным на материке.

Иванов А.Ю. Роль Кореи как “культурного моста” в процессе передачи материковой цивилизации на Японские острова// Вестник центра корееведческих исследований ДВГУ. Материалы III Международной корееведческой конференции – Владивосток, 2005, с. 75-83.