У большинства моих сограждан при словах «Северная Корея» чаще всего возникают ассоциации, связанные с марширующими рядами военнослужащих Корейской народной армии, памятником Ким Ирсену, словосочетаниями «ядерная программа», «социализм», «голод». Иными словами, по поводу Северной Кореи ничего хорошего в голову не приходит. Некоторые, быть может, вспомнят своеобразную северокорейскую художественную вышивку. Но многие ли видели ее?

А у меня все не так. Когда я думаю о Северной Корее, я вспоминаю добрые улыбающиеся лица корейцев, прозрачную сине-зеленую воду горных рек, бодрые песни, бедные улицы, красивые парки в больших городах, кромешную темноту по вечерам из-за отсутствия электричества (это уже появилось в последние годы). Почему-то в моем сознании доминирует облик светлых, открытых, добрых и в то же время полных собственного достоинства лиц северных корейцев.

Почему я думаю иначе, чем большинство моих сограждан? Потому что знаком с корейским языком, знаком с историей и культурой этой страны. Потому что прожил в Северной Корее более двух лет. Потому что долгое время работал в северокорейской провинции, носил почти такую же рабочую одежду, что и мои корейские товарищи. Потому что традиционно, то есть, по крайней мере, с конца XIX века, корейцы, проживавшие на севере Корейского полуострова, хорошо относились к русским.

С чего начать знакомство с моими мыслями о Корейской Народно-Демократической Республике? Наверное, с простого, но забытого большинством жителей стран европейского культурного ареала утверждения, что Северная Корея – это страна Востока. Да, да! Страна Востока, такого далекого и загадочного. С пяти тысячелетней историей. С глубокими восточными традициями, которые никуда не исчезли после полувека господства так называемого «социализма», которого в Северной Корее (с точки зрения наших представлений о социализме) тоже никогда не было.

В первый раз я попал в КНДР 4 сентября 1984 года. Тогда меня больше всего поразило то, что волосы у всех окружавших меня людей были густо-черные, что цвета одежд какие-то слишком яркие, и что в воздухе царит едва уловимый, но одновременно по-восточному терпкий аромат. Небо было высоким и голубым, а воздух наполнен щебетанием ласточек. Тогда, в начале сентября 1984 года, мне казалось, что я приехал не в Пхеньян, а на уютный крымский берег Черного моря. Только моря почему-то поблизости нигде не было.

Но тогда я еще почти не знал корейского языка. Страна была закрыта от меня. Закрыта не потому, что закрылась сама, а потому что я сам закрыл ее своим незнанием языка, истории, культуры. Тогда мне казалось, что корейцы избегают общения с иностранцами. А они просто не понимали меня, как и я не понимал их.

Потом, когда я через 3 года после этого попал в северокорейскую провинцию, вооруженный знанием языка и основами знания культуры, тогда Северная Корея раскрылась передо мной совершенно иначе.

Тогда, в 1987 – 1988 годах, я работал на строительстве цеха разделения воздуха на Сунчхонском виналоновом комбинате. Обедали мы, советские рабочие, тут же, на стройке. Но кормили нас повара и официантки из ресторана гостиницы, в которой мы все жили. Каждый раз после обеда у нас был час отдыха. Пока мои товарищи отдыхали в своих рабочих комнатах, я бродил по окрестностям. Как-то раз я наткнулся на дремлющего солдата. Он, видимо, тоже отдыхал после обеда. Услышав мои шаги, он проснулся. Обнаружив гуляющего по сопкам иностранца, первый обратился ко мне. Спросил кто я, откуда. Рассказал немного о себе. Расстались мы как хорошие знакомые. Солдат выразил желание поговорить со мной и потом, в будущем.

В другой раз, когда я в обеденный перерыв шел вдоль неширокой речки, заметил, что на противоположном берегу сидел какой-то кореец и жарил рыбу на костре. Совершенно незнакомый мне человек. Завидев меня, он стал громко звать. Приглашал перейти на другой берег и отведать вместе рыбы. Но я отказался. Уже кончался обеденный перерыв.

Добрая страна – Северная Корея. В провинциальной гостинице, где я прожил почти год, как и полагается, были горничные. Они иногда менялись. Но, как правило, одни и те же горничные делали уборку в одних и тех же номерах и все постояльцы гостиницы их хорошо знали. Как-то раз я обнаружил в своем холодильнике банку с корейской острой капустой кимчи. Это – известное корейское национальное блюдо. Стал выяснять, откуда эта банка появилась. Оказалось, горничная мне принесла. Я удивился, обрадовался, поблагодарил. Когда съел всю капусту, чисто вымыл банку, поставил ее на столик в номере и… через день получил новую порцию капусты. И так продолжалось до тех пор, пока я не уехал из Кореи. Горничная давала мне капусту просто так, ничего не ожидая взамен. Ведь я, тогда еще совсем молодой человек, жил один, и никто мне не готовил. А я люблю капусту кимчи.

Через некоторое эта же горничная стала стирать мне белье. Я в то время иногда замачивал белье перед стиркой (советские специалисты, работавшие в КНДР, обслуживали себя сами). Как-то раз пришел с работы и обнаружил, что замоченное накануне белье уже постирано. Тоже «просто так». Без моих просьб и без ожидания какой-либо «компенсации»…

А один раз даже принял участие в северокорейских молодежных танцах «на правах корейца». Есть там и такое. Не только ракеты и ядерные программы.

Дело было в один из весенних праздников. Молодежные танцы устроили на центральной улице города Пхёнсон, города, в котором я жил. Приехали автобусы с акустическими системами на крышах. К площади стекались «модно» (по корейским меркам) одетые молодые люди. Пошел к площади и я. Все же интересно было посмотреть, что и как. Долго стоять на краю площади мне не пришлось. Кто-то взял меня за руку, увлек в круг танцующих и вложил мою руку в ладонь одной из танцевавших девушек. В то время корейцы танцевали парами, двигаясь по кругу. На площади было множество кругов танцующих, и я был в одном из них. Девушка, к которой меня подвели, так и продолжала оставаться моей партнершей по танцам до самого их конца. Потом, когда танцы кончились, сказала мне, что у них в Корее принято, чтобы юноша, который танцевал с девушкой, провожал ее до дома. Однако же я иностранец, и моя внешность бросается в глаза, и ей неудобно идти со мной рядом. Она просит прощения, что нарушает традицию. Но ничего не поделаешь. И сказав так, покинула меня, оставив одного на краю площади…

Есть в Северной Корее, оказывается, не только ракеты и ядерные программы, но и любовь. И почему европейцы забывают об этом?

Говоря о любви, я сразу вспомнил стандартные северокорейские пропагандистские высказывания о любви к вождю, партии, родине. Вспомнил и подумал, что и тут все не так просто, как может показаться человеку, несведущему в культуре Востока. Вот, например, если почитать северокорейскую литературу, изданную на русском языке, то можно встретить такое словосочетание – «отец великий вождь»… Это о Ким Ирсене. А знает ли читатель, что Ким Ирсена называли и называют не «отцом», а особым корейским словом, значение которого – «отец и мать», «родители»? Чушь какая-то? Нет! В древнем Китае образцовых правителей Поднебесной тоже величали словом «отец и мать», то есть «родители». Такое обращение к правителю – часть традиционной культуры, которое лишь очень отдаленно имеет отношение к «культу личности сталинского типа». Знает ли читатель, что портреты руководителей КНДР, вывешенные в общественных местах и в личных жилищах, совсем не предназначены для «поклонения»? У этих портретов совсем другое назначение – символизировать присутствие руководителя страны в каждом доме, его заботу о каждом человеке. А это тоже есть ни что иное, как один из признаков образцового поведения правителя страны, зафиксированный в классических древнекитайских трактатах.

Уже в первые месяцы моего первого пребывания в КНДР в 1984 – 1985 годах я понял, что эта страна – страна глубокой восточной культуры, всего лишь «одетая» в красные «социалистические одежды».

Когда я был в Северной Корее в 2000 – 2001 годах, меня поразила глубина экономического кризиса, постигшего КНДР и внешне проявлявшаяся в отсутствии тепла и света. Однако духовного кризиса я не обнаружил. В передачах пхеньянского радио я слышал слова о том, что и капиталист, старающийся во благо народа и страны – это тоже своего рода «рабочий класс». В театрах шли представления, на которые зрители ходили свободно, по своей воле (не организовано), заранее приобретая билеты.

По улицам ездили южнокорейские автобусы, в холлах гостиниц стояли южнокорейские телевизоры. Перед многоквартирными домами в Пхеньяне были припаркованы легковые автомобили…

В ноябре 2000 года мне очень повезло, потому что несколько часов одного из дней пребывания в КНДР официальной российской делегации, с которой я в качестве переводчика прибыл в Пхеньян, были предназначены для индивидуального отдыха.

Так у меня появилось время, чтобы свободно прогуляться по вечернему Пхеньяну. Вернувшись обратно, в гостиницу, я сразу записал в своем страноведческом дневнике впечатления, полученные от прогулки:

**********

«Благодаря удачному для меня стечению обстоятельств во второй половине дня 2 ноября я наконец-то смог вырваться из гостиницы «Янгакто» в город. Гостиница расположена на одноименном острове, разделяющем реку Тэдонган на два рукава. Поэтому для того, чтобы попасть на правый берег, в центральную часть города, мне нужно было дойти до моста, соединяющего остров с остальной частью Пхеньяна.

Из гостиницы решил пойти кратчайшим путем по дороге, которая проходила мимо строения непонятного назначения. Днем оттуда выходили рабочие, трудившиеся на благоустройстве пригостиничной территории. Дошел до контрольно-пропускного пункта с будкой и подвижным тросом, натянутым поперек дороги. Трос перекрывал движения только автомобилям, а люди, казалось, могли свободно ходить в нужном им направлении.

Только я решил продолжить свой путь, обойдя заграждение, как вдруг ко мне вдруг подошел мужчина лет 50 – 60 в рабочей одежде цвета хаки и в кепке такого же цвета и обратился по-корейски:

- Идите вон туда, через главный выход.

- Почему? – спросил я.

- Идите через главный выход.

Пришлось подчиниться. Я пересек еще не использовавшуюся тогда площадку для гольфа и вышел на главную дорогу. Дальше, уже безо всяких проблем, выбрался на мост через реку Тэдонган.

На мосту было множество пешеходов, которые шли по своим делам и не обращали на меня никакого внимания. По крайней мере, они не проявляли его внешне. У перил моста стояла пожилая женщина с большим мешком, в котором находилась корейская редька. Перед женщиной остановилась молодая пара и стала что-то обсуждать с ней. Похоже, цену, за которую пожилая женщина продавала свой товар.

Потом я обратил внимание на группу школьниц старших классов, шедших мне навстречу. Они были в синих кофтах и синих брюках. На шее повязаны пионерские галстуки. Их школьная форма почему-то напомнила мне военную. Одна из девочек держала в руке какое-то лакомство и с удовольствием его ела на ходу. То, что ела девочка, представляло собой нечто длинное и белое на деревянной палочке, что-то похожее на мороженое или сладкую вату. Я не сумел все это разглядеть более подробно, потому что шел очень быстро и не мог позволить себе слишком пристально вглядываться в прохожих.

Пройдя по мосту еще немного, я увидел сидящую на корточках пожилую женщину со старым рюкзаком цвета хаки. Чуть приоткрыв клапан рюкзака, она подавала еще одну «палочку мороженого» другой девочке, сидевшей перед ней на корточках. «Бабушка» подавала это «мороженое» с какой-то опаской, то и дело поглядывая по сторонам. «Нелегальная торговля», - подумал я и продолжил свой путь по мосту.

Хождение по длинному мосту с узкими тротуарами располагает, насколько это возможно, к наблюдению прохожих. Попадавшиеся мне на пути мужчины в своем большинстве были более низкого роста, чем в Южной Корее, однако выглядели физически более крепкими. В их одежде преобладали защитный зеленый и темно-синий цвета. Иногда были заметны мужчины в куртках с молниями и брюках, пошитых в стиле, который предпочитает Ким Ченир. У некоторых из таких мужчин даже прически были похожи на прическу Ким Ченира.

В женских костюмах было заметно большее разнообразие, продиктованное желанием одеваться красиво. Некоторые из проходивших мимо женщин были одеты в плащи или полупальто «модного» покроя, а в волосах у них были яркие по цвету и стилю заколки.

Вскоре я наконец-то достиг правого берега Тэдонгана, у которого были построены многоэтажные дома. Как я узнал позднее, эти дома были ведомственными и принадлежали Министерству железных дорог КНДР. Обратил внимание на то, что на втором этаже одного из зданий балкон был наглухо закрыт металлической решеткой, покрашенной в белый цвет. «Вот, уже и воруют», - подумал я.

Покинув мост, я направился в сторону Пхеньянского вокзала. К вокзалу вела широкая улица, по обеим сторонам которой были посажены платаны. Прохожие почти не обращали на меня внимания. Даже тогда, когда я останавливался посередине тротуара, чтобы сделать фотографию. Я подумал, что, наверное, это происходит потому, что вскоре ожидается визит Билла Клинтона (который так и не состоялся). Поэтому, может быть, корейцы думают, что я – американец и особо не пристают ко мне с лишними вопросами. Чтобы не вступать в конфликт. В то время в Пхеньяне проживала американская делегация, занимавшаяся вопросами подготовки визита президента США в КНДР.

Дойдя до площади у Пхеньянского вокзала, решил зайти в магазин сувениров, явно не предназначенный для иностранных гостей. В нем продавались открытки, статуэтки. Статуэтки привлекли мое особое внимание. Одна из них представляла собой корейскую фею, по преданиям живущую в горах Кымгансан. Вторая – танцующую девушку-военнослужащего. Кроме того, в магазине в большом ассортименте была представлена художественная вышивка и картины. Посетители – рядовые корейцы, большей частью молодые люди – смотрели на все эти товары с явным интересом.

Я попросил продавщицу, женщину лет 50, сделать мою фотографию на фоне прилавка. Продавщица немного застеснялась, но все же взяла мой фотоаппарат и спросила, куда нажимать. Я встал у прилавка, за которым на полках была выставлена корейская керамика и картины. Посетители быстро покинули ту часть магазина, где я расположился для фотографирования. Очевидно для того, чтобы не попасть в кадр. И я остался в одиночестве. После того, как продавщица сфотографировала меня, она протянула мне фотоаппарат, держа его двумя руками, как полагается по старому корейскому этикету.

Завершив съемку, стал присматриваться к ценам. Они были достаточно высокими по тогдашнему уровню зарплат. Набор открыток стоил 20 вон, статуэтки около 50, а картины в пределах 120 – 220 вон. И это при официальной зарплате в 120 – 200 вон.

Завершив осмотр магазина, вышел на площадь. Недалеко от магазина сувениров был установлен фото стенд, рассказывавший о событиях, связанных с процессом объединения Кореи. На нем были фотографии, представлявшие последнюю встречу членов разделенных семей, то есть таких, часть родственников которых проживает в Северной, а часть – в Южной Корее. Некоторые из прохожих останавливались и внимательно рассматривали фотографии.

Недалеко от стенда я обнаружил четыре телефона-автомата, повешенные в красных телефонных будках. Кнопочные телефоны-автоматы, по виду напоминали те, из которых в Москве звонят по жетонам. Перед каждым из автоматов стояла очередь в 3-4 человека. Метрах в 10 от них, у жилого здания, я заметил маленькую деревянную будку, в которой, по моим предположениям, эти жетоны и продавались. В этот мой приезд в Пхеньян телефоны-автоматы, как особое проявление свободы информации, как-то особенно бросились в глаза. Раньше, лет 10 тому назад, таких телефонов не было.

От привокзальной площади по Улице Ив (Подынаму кори) пошел в сторону гостиницы «Пхеньян», построенной в 1950-е годы. Раньше это была одна из лучших гостиниц.

Пока шел к гостинице, внимательно смотрел по сторонам. Прежде всего, обратил внимание на то, что по середине улицы были проложены трамвайные пути, которых лет 10 – 15 тому назад еще не было. Трамваи чешского производства, по два вагона в составе. И в самих трамваях и на трамвайных остановках очень много людей.

Очень удивился, обнаружив на улицах Пхеньяна ярко-красные двухэтажные рейсовые автобусы. Подумал, что не видно автобусов и троллейбусов своего, северокорейского производства. Их было очень много в 1980-е годы. Наверное, они сломались, а ремонтировать нечем (или незачем).

На Улице ив много пешеходов. Много велосипедистов, в частности и на «грузовых» трехколесных велосипедах. И это тоже новое «либеральное» новшество Пхеньяна. Велосипедисты и трехколесные грузовые велосипеды были в Северной Корее и раньше, но только в провинции. В более передовом столичном городе граждане ездили на общественном транспорте. А нынче и бензина не хватает, и электроэнергии очень мало. К тому же старый автобусный и троллейбусный парк поизносился. Вот и ездят по Пхеньяну на велосипедах.

Пройдя примерно до середины улицы, обнаружил интересный промтоварный магазин, который почему-то назывался «Магазин строительных материалов». Наверное, вывеску просто не успели сменить. В нем было много посетителей и много самых разнообразных товаров массового потребления. Решил зайти. Корейские покупатели не обратили на меня ни малейшего внимания. (А еще говорят, что в Пхеньяне какое-то «особое» отношение к иностранцам!) Стал более внимательно рассматривать, что же здесь продают. Товары были в основном импортного производства и стоили просто баснословных по тем временам денег. Черные женские туфли – около 900 вон, мужской пиджак – 1500 – 2200 вон, плащ – 2500 вон, пальто – 3500 вон, сковорода тефлоновая – 1050 вон… Явно, что к 2000 году, по крайней мере, у жителей Пхеньяна, была возможность жить не только на зарплату, а зарабатывать деньги как-то иначе, с использованием механизмов рынка. Иными словами, то, что я увидел на Улице ив, доказывало то, что я знал из новостей: КНДР давно уже не живет в «социализме» где все получают по карточкам, а постепенно переходит на путь рыночной экономики. Только почему-то в мире об этом не знают, или не хотят знать. Почему?

Из всех тех магазинов, что я видел в это в Пхеньяне осенью 2000 года, в этом было больше всего посетителей. Какая-то женщина-покупатель громко произнесла: «Как же, 1500 вон!»

Посмотрев на товары и покупателей, я вышел из магазина, встал напротив и приготовился сделать его фотографию. Какой-то мужчина средних лет, похоже, покупатель, увидел, как я готовлюсь сделать снимок, посмотрел на меня, но ничего не сказал.

Итак, я продолжил свой путь по Улице ив дальше. Тротуары были усыпаны опавшими желтыми листьями дерева гинкго и как-то особо золотились в лучах закатного солнца. Глядя на это золото корейской природы, я шел и думал: «Скоро конец всему этому уравнительному социализму «классического» типа. Прежде государство жестко контролировало цены. В Северной Корее и раньше, в течение многих десятилетий, существовали валютные магазины для своих граждан, не для иностранцев. Но в обычных, невалютных магазинах цены всегда и везде были одинаковыми. А подобный тому, что я только что обнаружил, отпуск цен означает открытое признание неравенства, признание того, что деньги можно зарабатывать как-то иначе, а не только на государственных предприятиях. Причем зарабатывать огромные деньги! Такие магазины разжигают в людях желание приобретать товары. Желание иметь деньги, зарабатывать. И все это рано или поздно подорвет уравнительный социализм».

Чуть подальше за удивительным промтоварным магазином увидел еще одно удивительное (для Северной Кореи) заведение. Перед ним ровненько стояло множество велосипедов, а на вывеске значилось «Магазин Пхеньянского пивоваренного завода». Правда, это был не магазин, а пивная. В ней было множество высоких столов-стоек, за которыми тесными группками стояли корейцы всех возрастов и потихоньку попивали разливное пиво, обсуждая дела насущные.

Но вот и конец Улице ив. По подземному переходу вышел на противоположную сторону площади, к гостинице «Пхеньян». Перед нею стояло много старых импортных автомобилей. Не меньше было число входящих и выходящих из гостиницы корейских «руководящих кадров». Похоже, в этой гостинице, выстроенной в «японско-сталинском» стиле, проживали в основном сами корейцы.

Я вошел внутрь и сразу отправился на второй этаж, где, по крайней мере раньше, находился книжный магазин. Поднявшись, я обнаружил магазин на старом месте. Однако продавщицы не было, и я попросил проходивших мимо работников гостиницы позвать ее.

Через некоторое время продавщица подошла. Это была женщина лет 50, в больших очках, коротко подстриженная. На ней был серо-бежевый короткий плащ. Внешне она было мало похожа на типичных северных кореянок, скорее на японку или южнокорейскую женщину. Возможно, все дело было в косметике и особом, будто сверлящем взгляде.

Я подошел к прилавку и стал спрашивать о книгах, которые меня интересовали. Она же предложила мне присесть и поговорить. О разном. Кстати, по моему лицу, по интонации, а также по тому, что я спросил о цене, она сразу определила, что я приехал из России. Беседовали мы с нею на весьма актуальные темы, такие как современное положение России и Кореи. Вдруг моя собеседница назвала Корею ежом, который непонятно почему выставил на весь мир острые иглы. Я поспешил добавить, что у ежа доброе сердце.

Однако в интонации продавщицы я не ощущал доброжелательности к себе. Скорее какое-то непонятное раздражение. Вдруг ни с того ни с сего она стала говорить о своей личной жизни, о своем детстве. О том, что родилась в Москве, до 8 лет жила в СССР, ходила в московский детский сад и свободно говорила по-русски… А затем вдруг довольно резко сказала:

- Ну всё, уходи!

- Почему? Ведь я пришел купить книги.

- Уходи. В следующий раз купишь.

- Ну, я хоть посмотрю. Вдруг книгу подходящую найду. И куплю ее.

- Уходи. Книги нужно покупать в большом книжном магазине. Уходи. Мне домой пора.

Внутри меня все закипело. «Ну и хамство», - подумал я, - «как в третьесортных лавочках в Южной Корее. За что на меня так ополчились?» И тогда я, пересилив себя, улыбнулся и сказал:

- Давайте, сфотографируемся на память.

- Вы победили. Хорошо. Сфотографируемся. Товарищ! – обратилась продавщица к проходившему мимо корейцу, - сделайте фотографию!

Когда нас сфотографировали, продавщица сказала:

- Пришлите мне фотографию.

- Куда? Кому? – спросил я.

- Пришлите. Не важно, дойдет или не дойдет. Все равно пришлите.

- А как же адрес?

- Пхеньян, гостиница «Пхеньян». (Назвала свое имя). А теперь уходите. Быстрее! Идите в свою гостиницу «Янгакто»! Я прослежу, как вы пойдете. Мне здесь все хорошо видно со второго этажа.

Я направился к лестнице, а продавщица пошла вслед, проводить и сказала:

- Не должна я провожать посетителей до лестницы. Ну, да ладно. До свидания!

- До свидания, - ответил я и с очень неприятным ощущением того, будто бы меня крепко обругали, вышел из гостиницы «Пхеньян». Рядом шла набережная реки Тэдонган и я направился по ней до моста, ведущего на остров Янгакто.

Вообще книги в Северной Корее стали довольно дорогими. Средняя цена хорошей по содержанию книги – 5 – 10 американских долларов. При этом здесь следует помнить о том, что книги в большинстве своем печатаются на желтоватой бумаге не слишком высокого качества. (Хотя лично мне эта бумага, имеющая специфический восточный корейский аромат, нравится больше, чем современная «безликая» бумага ярко-белого цвета). Однако в КНДР печатаются книги и достаточно высокого полиграфического качества. Книги продаются в основном в гостиницах. Наверное, потому, что печать очень дорога, а продажа на внутреннем рынке не окупает расходов. Конечно же, в Пхеньяне есть книжные магазины и для граждан своей страны. Раньше иногда я захаживал в них. Но в этот мой приезд в Северную Корею, корейских книжных магазинов обнаружить не удалось: просто времени не было. В гостиницах цены на книги везде одинаковые. Похоже, существует особая книготорговая фирма, занимающаяся продажей корейских книг в гостиницах. Продавщица книжного магазина в гостинице «Янгакто» сказала мне, что в гостинице «Пхеньян» находится «их филиал». Цены на продаваемых книгах никогда не указываются. Теперь их надо спрашивать у продавца. Причем любопытно отметить, что теперь в Пхеньяне можно торговаться. Если вы покупаете много книг (на сумму от 50 – 100 американских долларов и выше), то можете просить, чтобы вам предоставили скидку…

Итак, я шел вдоль правого берега реки Тэдонган. У меня еще было немного времени и не хотелось торопиться с возвращением в гостиницу. Поэтому я решил углубиться в жилые кварталы, располагавшиеся справа от меня, посмотреть, как живут нынче корейцы.

Уже смеркалось. Навстречу мне шли школьники, возвращавшиеся домой. Увидев меня, стали громко говорить: «Иностранец! Иностранец!». Прошли мимо. Другие школьники, поодаль от меня, жгли сухие листья, собранные в кучи. В воздухе стоял аромат поздней дальневосточной осени.

Большая дорога, по которой я шел, внезапно закончилась тупиком, оставив лишь узкий проход между цементной стеной школьного двора и стеной, ограждавшей территорию у многоэтажного жилого дома.

Не снижая темпа ходьбы, уверенными шагами, я решил пойти туда, куда шло большинство корейцев. Попал во двор другого многоэтажного дома, состоявшего из трех корпусов, которые, примыкая друг к другу, как бы образовывали букву «п». В глубине двора я обратил внимание на три грузовые машины с корейской капустой, редькой и рисом. Около них стояли группки жильцов дома, ожидавшие своей очереди на получение продуктов.

Дело в том, что осенью в Корее, и в Северной и в Южной, принято заготавливать на зиму острую капусту «кимчи» и острую редьку. Поэтому овощи в большом количестве, «с машин», покупают не только в Северной Корее, но и в Южной.

Во дворе дома была построена детская площадка, довольно убогая в плане технического исполнения, но богатая по набору предметов. Кроме того, во дворе было припарковано около 15 – 20 легковых автомобилей. Трудно сказать, были ли они частными, или же просто кто-то из жильцов дома работал на них в качестве водителя. Однако впечатление было такое, что находишься в обычном отечественном дворе спального района.

Покинув двор, я снова попал на набережную реки Тэдонган. Повернул направо и зашагал в сторону гостиницы «Янгакто». Вдруг позади себя услышал мальчишеский голос, громко произнесший «Hello!». Не оборачиваясь, поднял руку в знак приветствия. И дальше, пока я шел мимо зданий Промышленного университета им. Ким Чонтхэ, такой обмен приветствиями повторился несколько раз. Наконец, когда я добрался до ближайшего перекрестка, услышал «Good bye!». Мальчик свернул на боковую улицу. «Надо же», - подумал я, - «дети обращаются на улице к иностранцам по-английски, совсем как в Южной Корее».

Дальше мой путь до моста у острова Янгакто прошел безо всяких приключений. Обошел вокруг квартал жилых домов, принадлежащих Министерству железных дорог КНДР. Было темно. Ни уличного освещения, ни света в домах: в квартале была полностью отключена электроэнергия. Лишь в окнах отдельных квартирок светились то ли свечи, то ли фонарики, работающие от аккумуляторных батарей. Многие жильцы, выйдя из своих темных квартир, сидели на траве перед домами и вели неспешные беседы.

Мост через Тэдонган был также неосвещен. Поэтому никто не видел, что по мосту иду я, иностранец. Однако же и я плохо видел идущих мне навстречу корейцев. Фары автомобилей, разрезавших кромешную тьму, до боли слепили глаза.

В гостиницу «Янгакто» я вернулся, весь продрогший от холода. После теплого дневного солнца к ночи температура в городе резко опустилась».

************

И почему всегда, когда говорят о Северной Корее, вспоминают только ракеты? Ведь и в этой стране живут люди.